Skip to content

 

Леонид НЕТРЕБО

БАРД

бардОдно из первых воспоминаний Саши: темный чулан, гитара без струн висит на гвоздике. Она притягивает, она похожа на человека.  Она живая? Он подходит и трогает желтое пыльное тело. Оно шуршит. Саша осторожно хлопает по нему ладошкой – в ответ: бук-бук-бук!..

Испугавшись, он выбегает из чулана.

Позже, когда ему было лет десять, он поменял эту старую, никому не нужную гитару на синичку в красивой клетке. Ему сказали, что синичка будет петь. Она прыгала по клетке и не пела.

Однажды утром он увидел, что синица лежит без движения.  Он схватил клетку, выскочил на улицу, распахнул плетеную дверцу… Почему-то представилась запертая в темном чулане бесструнная гитара.

Как же он хотел, чтобы все возвратилось, встало на свои прежние места: гитара в чулан, а птица, живая, – туда, где она родилась…

Тогда он впервые увидел живой смысл в словах, которые часто говорили ему родители: в жизни ничего не повторяется, и нужно сразу делать так, как нужно, как хорошо… И еще они говорили: случается, что обстоятельства бывают выше сил человека – и в этом случае нельзя опускать руки, нужно стараться вопреки всему правильно жить и надеяться на лучшее.

 

К началу войны Ульрихи, предки Александра по отцу, жили в Башкирии, может быть, именно это их спасло от депортации 1941 года, от чаши, которую в полной мере пришлось испить другим деду и бабке, также носившим немецкую фамилию, но проживавшим в Поволжье, в городе Энгельсе.

Дед загремел в «трудармию». Его жену, русскую, не тронули. Но она собрала детей и поехала к нему, без вины виноватому, в Далекую Сибирь. Можно было поступить иначе? Можно: сменить фамилию себе и детям, стереть с себя печать изгоев, неблагонадежных, стать «как все». Так делали. И очень многие…

Несколько лет бабушка Саши, Клавдия Гельрих, тогда молодая красивая женщина, проработала с мужем на лесосплаве. В пятидесятых годах, когда с них сняли клеймо спецпереселенцев, они сели в поезд и поехали на запад, поближе к родине, к Волге. Не доехали, осели в Башкирии, навсегда.

Позже Александр Ульрих напишет:

 Мне стоит порой усилий
На вопросы друзей отвечать:
Почему вдруг с нездешней фамилией
Родила меня русская мать?
 
…Был им путь предназначен долгий –
Казахстан, Колыма и Тагил…
Часто мать вспоминает о Волге,
Где с акцентом мой дед говорил…
В тринадцать лет он, как многие его сверстники, «забредил» гитарой. Купить этот популярный среди молодежи инструмент в конце шестидесятых было делом непростым. Хорошие были безумно дороги, а простых, «уличных», семирублевых, в продаже было мало, их быстро раскупали.

Саше повезло – его дед по отцу был профессиональным скрипачом. Получил музыкальное образование в Ленинграде, но карьеры на этом поприще не сделал. Подрабатывал исполнением на культурных мероприятиях города, на свадьбах. Как только дед узнал о внуковой печали, не раздумывая подарил ему свою старую гитару. Он же и стал Саше первым учителем музыки.

Ездить на уроки к деду нужно было на окраину Белебея, города, в котором проживали Ульрихи. Однажды вечером, как обычно, он возвращался с гитарой домой. В темном переулке дорогу преградили несколько взрослых парней: лакированные туфли лодочкой, брюки клеш, каракулевые фуражки. Саша узнал в одном из них грозу района Юру Прыткого, баклана и вора. Конец гитаре, подумал Саша, когда увидел, что кампания берет его в кольцо. Однако хулиганы не торопились.

– Спой для начала, – угрюмо сказал Прыткий, перегоняя окурок из одного угла рта в другой.

Саша вытащил из кожуха гитару, глубоко вздохнул и тронул струны… Странно, начав петь он уже не испытывал страха, на смену этому чувству пришла… гордость – гордость исполнителя. Так получилось, что эти блатяги были его первыми зрителями. Он путался в аккордах, фальшивил голосом, но спел от души:

… В машине звездной забрался в небо
И сделал мертвую петлю!..

Закончив первую песню, не поднимая глаз от струн принялся за вторую…

Где-нибудь в вагоне -ресторане
Тебя ласкает кто-нибудь другой!
Никто его не прерывал. Он спел все, что знал. На это ушло немного времени – репертуар на тот момент был не богат. Он состоял из так называвшихся «блатных» песен, которые позже, в более лояльные времена, причислят к категории городского романса.

Когда отзвучал последний аккорд, гитарист отважился посмотреть на Прыткого. Было сумеречно, но Саша заметил, что в глазах парня слезы. Все ждали, что скажет он, их «король». Прыткий кашлянул, подавляя першение в горле, обвел весь круг компаньонов значительным взглядом, затем показал пальцем на Сашу и неожиданно высоким голосом проговорил:

– Если кто этого щенка хоть пальцем тронет!.. – развернулся на каблуках и зашагал прочь, увлекая послушную кампанию в глубь двора.

…Палитра песенных жанров, которыми оперировали дворовые гитаристы была довольно широкой: весь Высоцкий, лагерные песни, воровские «страдания», «плачи» о безответной любви и многое другое, что являлось формой народного творчества, но не вписывалось в официальные рамки. В то время, когда Саша из мальчика стал превращаться в юношу, технический прогресс стал делать свое дело. Появились «радиохулиганы», заполонившие средние волны радиоэфира, которые с удовольствием крутили музыку «Битлов», переписанную с контрабандных дисков, Высоцкого…

Каждый день в Сашином классе начинался с обмена информацией о новых песнях, которые удавалось услышать от «шарманщиков» (радиохулиганов) за предыдущий день. Ввиду того, что качество радиозаписей было плохим, некоторые песни удавалось восстанавливать буквально по строчкам – из того, что кому удавалось расслышать и записать.

Исполняя песни, Саша сопереживал с героями, становился частью проблемы, события, судьбы. В то же время он старался вложить в известные слова свой смысл, свое видение того, о чем пел. Со временем «чужих» песен стало катастрофически не хватать. И он стал пробовать писать свои стихи. Когда почувствовал, что получается, стал подбирать музыку к рифмам, которые сочинил…

 

… Север. Пангоды. Его приезд сюда трудно назвать осознанным выбором своего будущего. Как и многие, приехал «попробовать» новой жизни. Ощущение того, что тогда, в 1979 году (год приезда на Север) ему повезло, пришло несколько позже, когда сжился с природой, с людьми, когда все это стало не просто интересным, красивым, – стало своим, родным. Все, что его окружало, стимулировало творчество, и не только масштабами, необычностью, новизной… В Пангодах пришло чувство ответственности перед будущим: он, умеющий рассказать о нынешней жизни, должен рассказывать! Такой подход к своим возможностям был обусловлен: о Пангодах писали достаточно часто, но все как-то к случаю – событию, дате. Получалось, в общем говоря, – вскользь, и – извне. В этом большом поселке не было своих газет, своего телевидения. Писатели, журналисты – приезжали и уезжали. Он стал писать стихи о том, что его окружало: о Севере, о Пангодах, о людях. То, что получалось, исполнял под гитару тем, кто был рядом – жене, детям, друзьям, коллегам по работе…

Последние метры бетонки

Под тяжестью скатов согреты…

Лихие продолжены гонки

По северной части планеты.

Качается зеркалом воздух

И выхлопы вьются густые.

Короткий, прокуренный отдых.

И в путь по морозной пустыне!

 
Над нами играют зарницы.

И мы, прикуривши от спички,

Полярного круга зарницу

Пересекаем привычно

 

Он долгие годы работал в дорожно-строительном управлении, строил дороги Медвежьего, Уренгоя, Ямбурга. На северных трассах приходилось встречаться с интересными людьми, которые становились героями его песен. Именно на трассе произошла встреча, которая в большой степени определила его будущее и будущее авторской песни в Пангодах.

Это была встреча с Владимиром Кашой, в машине которого Александру довелось как-то ехать в качестве пассажира. Разговорились, Каша прочитал несколько своих стихотворений, которые поразили Александра своей откровенностью, злостью. В то время произносить такое вслух было не совсем безопасно. Александр даже немного испугался за своего нового знакомого.

Выяснилось, что в Пангодах уже существует «спетое» трио: поэт Владимир Каша и два гитариста, исполняющие песни собственного сочинения, – Александр Сурманов и Вячеслав Базалий, и что есть задумка у этих людей собрать в единый коллектив всех активных любителей авторской песни.

С Базалием Александр встретился в одной из производственных мастерских. Запомнилось, что Вячеслав при разговоре бросал внимательные, заинтересованные взгляды на кучу хлама (состоявшую из старых деталей, досок и т.д.), который «на всякий случай» мирно хранился в углу подсобки. Потом резко встал, нырнул за дверь и извлек оттуда… (Ульриха как током ударило: отчетливо вспомнилось детство – чулан, гитара…) Нет, инструментом это было назвать невозможно: выцветшая, потрескавшаяся промасленная коробка, за какие-то скобки привязаны всего четыре струны одинаковой толщины (оказалось, что это обыкновенная стальная проволока). Передняя дека была прибита фанеркой от посылочного ящика, под гриф был втиснут отрезок хоккейной клюшки, на котором прочитывался обрывок слова «шайбу»… Видимо, это был экспонат истории пангодинского бардовского движения.

Самое удивительное для Александра было то, что Базалий, поминая добрым словом мастеров Гварнери и Страдивари, стал это чудо настраивать! Поджал плоскогубцами гвозди, подтянул струны, взял первый аккорд и… запел!.. В тот момент, глядя на эту многострадальную «гитару», казалось, воплотившую в себе желание многих пангодинских талантов творить, на этого сильного, красивого поющего человека со сложной судьбой (бывший матрос, боксер), олицетворявшего саму, несмотря на трудности, возможность созидать, Ульрих окончательно поверил: в Пангодах обязательно будет коллектив авторской песни.

Постепенно группа гитаристов-исполнителей увеличивалась. Многие приходили и уходили, некоторые оставались. Через несколько лет сформировался постоянный коллектив, в который, кроме названных людей вошли: Тамара Джугань, Олег и Александр Гореловы, Вячеслав Хрусталевич (Уткин), Георгий Алферов, Игорь Яшкин, Сергей Чикилев, Александр Белозуб. У каждого своего направления, от сочинения только стихов или только музыки до исполнения собственных песен.

Каждый из них – история Пангод, частица истории страны. Каждый достоин очерка, фильма.

Первое время репетировали на квартирах, делали концерты «для себя», «огоньки» для родственников по случаям дней рождения и других семейных торжеств. Таким образом, первыми «массовыми» зрителями были жены, дети, друзья… Музыка, песни, гитара – это то, чему они отдавали все свое свободное время.

В конце концов о них услышали…

Многие считали их чудаками, «странными» взрослыми, впавшими в детство: «нормальные» люди на Севере деньги делают, а эти…

На сцену их вывела директор старого деревянного дома культуры, снесенного в начале восьмидесятых, Нина Ковалева. Впервые именно она назвала этих парней бардами. Концерты стали регулярными, выступали в ДК, выезжали на трассовые объекты Медвежьего. Вскоре появилось название коллектива гитаристов-исполнителей, бардовского клуба – «Северный вариант». Когда активным членом «северян» стала Любовь Паклинова, благодаря ей клуб увидел свет – начались регулярные гастроли в Надым.

Веру Кочневу Александр Ульрих, ставший председателем клуба, вспоминает как маленькую женщину с грустно-внимательными глазами, пришедшую однажды на вечер отдыха с участием бардов. Познакомились. Уходя, она обронила: нельзя ограничиваться достигнутым, это равносильно замыканию в себе, еще немного и вы будете работать в режиме самодостаточности, а это – творческая смерть… Она стала им другом, а затем – первым штатным руководителем по оргвопросам при новом доме культуры «Юбилейный». Начался особый период жизни «Северного варианта»: их узнал Новый Уренгой, Салехард, они стали принимать участие в региональных и всероссийских фестивалях авторской песни, стали побеждать в различных номинациях конкурсов, привозить призы. О них начали писать, снимать фильмы. В том числе благодаря их известности, все больше людей в стране стали узнавать о северных Пангодах…

На одной из наших встреч Александр Ульрих сказал:

– «Земной» человек, когда слышит слово «север» представляет верхнюю часть географической карты или, в лучшем случае, – снег, лед… У бывшего северянина другие ассоциации: ягель, морошка, лиственницы, балкИ, вагончики, зимник, вертолеты… конкретные люди, конкретная – собственная – жизнь. Конечно, мы поем для всех. Но мне все-таки, когда готовлю новую песню, всегда представляется именно такой человек – бывший северянин, у которого полжизни прошло здесь. Кто знает, может быть, у него и останется под занавес жизни всего-то живого от Пангод – магнитофонная кассета с нашими песнями. Я думаю: как Он услышит, как поймет, поверит ли?..

У меня многие спрашивают: зачем тебе это все нужно? Я не говорю им, что у меня дети воспитались на «этом»: дочь закончила музыкальную школу с отличием, сын взялся за гитару… – это лично мое. Но я говорю им: я вижу на концертах, что мое творчество задевает людей за живое – они радуются, огорчаются вместе со мной.

… Знаю, многие люди страдают, даже не отдавая себе отчет в том, что это так, от… безразличного отношения к ним окружающих. Что есть человек, что нет – другим от этого ни холодно и ни жарко. Так вот: я не безразличен, когда пою для людей. У каждого своего счастья, у меня оно – в этом.

Мне запомнились строчки из стихотворения Александра, которое он тогда прочитал, «И чтоб распяли на гитаре»:

Над Пангодами, над страной,
Измученных в «объятьях»,
Я отзовусь тугой струной,
Приветствуя собратьев!
И еще:
 
…А весна, похоже, запоздала.
Снег в июне выбелил рассвет.
Если песня в душу вам запала,
В Пангодах отыщете наш след!

1995-1999 г

Из книги «ПАНГОДЫ»

Опубликовать в Facebook
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Одноклассники