Леонид НЕТРЕБО
МУЗРЕВОЛЮЦИОНЕРКА
Наталья Ивановна говорит чуть напевно, иногда руки согласно волнам речи, мягко взлетают с подлокотников кресла и, сделав несколько быстрых плавных движений, как послушные крылья, смиренно возвращаются на место.
Отца Натальи Ивановны Шур, офицера Красной Армии, после Отечественной войны направили служить в Сумгаит. Там, у Каспийского моря, в солнечном Азербайджане, и появилась на свет Наталья, провела детство, юность, вышла замуж, там родился сын.
– Мы с мужем никогда не планировали уезжать насовсем, – говорит Наталья Шур, – нам там было так хорошо, как бывает хорошо людям только на Родине. Мысль приехать на Север подзаработать появилась в конце семидесятых.
Первое время они жили в районе самостроя, в “Нахаловке”, на окраине поселка, это место сейчас – географический центр Пангод. Когда “Нахаловку” ликвидировали, пришлось перетаскивать вагончик на новое место, причем в этом не было большой технической сложности: балкИ строили на санях, сваренных из прочных толстых труб, и даже проушина для возможности транспортировки “беспогрузочным” прицепным способом делалась сразу же. Сейчас, живя в квартире, муж Натальи иногда говорит: ну ее, эту квартиру, лучше бы в балкЕ остались жить – ничем не хуже, никакого соседства через стенку, сам себе хозяин, как в собственном доме (даже дворик был). Мне кажется, есть в этом доля здорового лукавства – от квартиры на Севере еще никто не отказывался.
В год, когда Наталья Ивановна, учитель музыки с десятилетним стажем, появилась в Пангодах, музыкальная школа была лишь в пожеланиях, мечтах местных жителей. Для мужа работы хватало, а вот с трудоустройством Натальи, как и со многими тогдашними северными женами, были проблемы. Пришлось учиться новой специальности, окончила курсы операторов котельной, стала, попросту говоря, кочегаром.
– Жутко было подходить к котлам: все гудит и пышет жаром, даже стены, а внутри этого страшного тела – пылающая преисподняя. Первый раз разжигала котел – чуть не взорвался он, так мне показалось. Может, я чего не так сделала – оно как ухнет!.. Чуть приборы там разные, трубки с этого котла не послетали. После этого напарница, хорошая женщина, мне говорит: близко сюда не подходи и руками своими “рояльными” ничего не трогай. Так вот и работали дальше, я на вторых ролях.
Потом появилась музыкальная студия – что-то типа любительского кружка.
Их было несколько человек энтузиастов, женщин-музыкантов, волею разных судеб, оказавшихся в маленьком северном поселке, взявшихся, как они были уверены, за большое дело, великое не по масштабам, а по значимости для настоящего и будущего своих нынешних земляков. Работали первый год на общественных началах, бесплатно, в свободное от основной работы время. В тех условиях это был единственный наглядный способ доказать, что в Пангодах есть люди, желающие и умеющие работать музыкальными преподавателями и что здесь много людей, готовых обучать своих детей настоящей музыке.
Не имея собственных помещений и инструментов, студия, тем не менее, явилась для пангодинцев не только в своем названии, в номинале, но и в делах, а именно – она работала. Сейчас многие ветераны Пангод говорят, такое было возможно только в эпоху зарождающегося поселка, когда активные участники какого-либо новшества чувствовали себя первопроходцами, верили в себя, в тех, кто рядом, ясно видели и цель, и первые результаты своего поистине героического труда. (Признаться, у меня иное мнение о пангодинцах: энтузиасты, “чудачеством” которых приумножается живая природа Пангод, непрерывно строится здание этого, я уверен, будущего города, были, есть и будут.) И еще – они знали: то, что замыслили, кроме них, самих местных жителей не сделает никто со стороны…
Интересным был процесс “создания” музыкальной студии, само действо, которое ознаменовало, зафиксировало: студия – есть! Этакая полутайная вечеря. А если конкретно – сели пангодинские музреволюционерки за чашкой грузинского чая, посчитали, сколько их, потенциальных преподавателей. Пальцев на одной руке вполне хватило. Пианино имелись на некоторых предприятиях Надымгазпрома, руководители согласились предоставлять их, разумеется, вместе с помещениями, только в некоторые дни и только в светлое, рабочее время суток – вечером “залы” были заняты профсоюзными массовиками (худо-бедно, но культурная жизнь на “производствах” происходила: устраивались вечера отдыха, детские утренники и т.д.).
Первые уроки…
– До-ре-ми – большой пальчик переставляй – фа-соль!..
Наталья учила первым гаммам девочку, одну из первых своих северных учениц. Девочка была маленькая, шести лет. Когда мама ее привела в первый раз и попыталась на время урока выйти постоять за дверью, она соскочила со стула и побежала следом. Теперь на занятия эту крошку водил ее отец, “товарищ Аверин”, монтажник из ПМК. Вот и сейчас Аверин сидит в углу комнаты, пытается читать, клюет носом, борется с усталостью: сразу после работы, видимо и поесть-то толком не успевает перед тем, как вести дочь “на музыку”.
Наталье Шур выпало заниматься со своими питомцами, которые сразу же нашлись, едва прошла информация об открытии студии, в Красном уголке Пангодинского АТП. Помещение располагалось на втором этаже металлического здания, первый занимали ремонтные мастерские. Никакой самый громкий марш, которого, кстати, и не могли еще играть ее начинающие музыканты, не мог бы заглушить ужасных для тонкого музыкального уха звуков, доносившихся снизу: что-то непериодично и потому неожиданно, пугающе, стукало, скрежетало, визжало. Само пианино, казалось, было солидарно с родными производственными стенами и даже пыталось, правда, беззлобно, шутки ради, досадить своим “интеллигентным, больно грамотным” арендаторам: сто лет не настраивавшееся, весело фальшивило, отвечая на прикосновения не только неумелых детских, но и “правильных” пальцев Натальи. Оно, это деревянное создание, похожее на пианино, “музыкальный ящик”, пахло, как кабина водителя, табачным дымом, на крайних клавишах броско желтели оплавленные тиснения от когда-то успешно затушенных окурков. И все-таки Наталья любила свой инструмент, всегда улыбалась, медленно открывая крышку, как будто ожидая каждый раз – что здесь сегодня новенького?
Сегодня, в понедельник, “ящик” улыбался необычно щербато, это при том что всегда походил на старый разбитый деревянный тротуар. Некоторые клавиши топорщились, чрезмерно возвышаясь над своими бедными собратьями, две наоборот “запали” и не подавали при нажатии на них признаков жизни. Позади были выходные и, видимо, “вечер отдыха автомобилистов”. Пока папаша раздевал девочку и усаживался в уголке с книгой, Наталья открыла крышку, поправила упавшие молоточки. Пробежала пальцами по “ступенькам тротуара”, выслушав свежую жалобу деревянного друга и начала урок. Как хорошо, внизу вроде бы притихли индустриальные шумы, тишина.
– До-ре-ми, – большой пальчик переставляй!..
“ Бух!”
Наталья вздрогнула.
Это выпала книга из рук уснувшего на стуле товарища Аверина.
В конце учебного 1985 года комиссии Надымгазпрома и отдела культуры Надымского горисполкома проанализировали итоги работы любительской музыкальной студии в плане возможности открытия на ее базе музыкального заведения системы министерства культуры. Результат – в сентябре в одном из высвободившихся поселковых зданий, одноэтажном строении, открылся подготовительный класс на тридцать учащихся – пионерный класс первого в истории Пангод музыкального учебного заведения. Это была победа!
В настоящее время в музыкальной школе постоянно обучается более трехсот юных пангодинцев.
– Музыкальной школы сегодня катастрофически недостаточно, Пангоды уже морально готовы к тому, чтобы иметь школу искусств! – говорит Наталья Ивановна.
Мы сидим вечером в учебном классе, который также служит ей, завучу пангодинской музыкальной школы, “административным” кабинетом. Здание старенькое (то самое, первое), слышимость “хорошая”: кое-где еще идут поздние уроки. Наталья Ивановна, как и положено “музыкальной” женщине, сидит возле темного, со светлыми потертостями на углах, не нового пианино, которое занимает центральный объем у стены и бок которого Наталья иногда задумчиво поглаживает ладонью-крылом.
– Требования жизни опережают нас, и если не реагировать на этот бег, пангодинцы безнадежно отстанут. Ну ладно – мы, взрослые! У всех нас была настоящая, полноценная, как нам всегда казалось, – вечная родина, где не было ощущения временности нашего там пребывания. Там мы сформировались – на “вечных” для той территории традициях. Это прекрасно, потому что именно традиции ставят каждого человека и все общество в нравственные рамки, делая жизнь относительно спокойной и предсказуемой. Думаю, вы понимаете, я говорю это в первую очередь применительно к Пангодам. Какими традициями воспитываются наши дети, которые с мала слышат, что родители вскорости с Севера уедут, что вот бы получить квартиру там, где потеплее, поуютнее? А я скажу: они воспитываются тем, что еще в нас, в их родителях, сильно, что от нас еще остается (но время-то, их время, убегает вперед!). Плюс эрзац-культура телеэкрана. Словом, процесс неуправляем. А что мы можем им “безошибочно” предложить?..
Как уже неоднократно в течение беседы, Наталья Ивановна волнуется, ее беспокойное состояние выдает нерезкая, безотчетно ограничиваемая традициями, характерными для кавказской женщины, жестикуляция, голос музыкально вибрирует. Она уверена: есть то, что несет в себе вечную мудрость веков, которое лишь расшифровывается для разных поколений по-разному – в гармонии с данным временем. Это – искусство. Поэтому, приобщая к искусству детей…
“Пангоды готовы иметь школу искусств!” – говорит Наталья, под такой готовностью понимая человеческую необходимость и человеческую возможность. Готовность только моральная, подумал я, оглядывая недавно отремонтированные стены старой школы. Но ведь именно с такой готовности все в жизни и начинается. Как, например, начиналась эта музыкальная школа…
1995-1999 г
Из книги «ПАНГОДЫ»
(просьба к ПАНГОДИНЦАМ: у кого есть фотография Натальи Шур, пожалуйста, пришлите — для иллюстрации этого очерка)
