Леонид НЕТРЕБО
СИНОНИМ НАДЕЖДЫ
Глядя на эту серьезную, солидную женщину, как будто созданную для “ответственной” работы и словно воплотившую в чертах лица, нюансах голоса типичную северную судьбу, слушая ее рассказ о себе, мысленно задаюсь вопросом: сколько во всем этом закономерного, а сколько случайного? Мне кажется, в этих пропорциях из конкретных судеб моих земляков заключена разгадка многих вопросов, на которых зарабатывают свой хлеб социологи и «философы-североведы”.
– Сейчас трудно в это поверить, но тогда, в начале семидесятых, от Севера нам с мужем нужно было совсем немного – всего одна тысяча рублей, – начинает свой рассказ специалист пангодинской администрации Галина Никифоровна Билоусюк. – Именно столько стоили пять соток под застройку дома в городе Умань Черкасской области, где мы начинали совместную жизнь. Жили на квартире, на двоих получали 120 рублей. Родилась дочь…
В тот год приехала в отпуск дальняя родственница с Тюменского Севера, из поселка, что возле Надыма. Название его показалось каким-то глухим, но мощным слого-сочетанием. Уже после ее отъезда вспоминали, что говорилось что-то о медведях – то ли медвежий угол, то ли медведей много.
С того времени что-то повернулось в семье Билоусюков. Если раньше во всем была какая-то, пусть не очень веселая, но запрограммированность (ведь другой жизни не виделось, а значит, и не предполагалось), то вдруг появилась какая-то непонятная, тревожно-сладостная мечта. И они понимали, что нужно побыстрее, прямо сейчас, тронуться с места, иначе ничего не произойдет, и мечта неизбежно затянется тучами обыденности…
Перечитывали и перечитывали адрес, который начинался знакомой фамилией и заканчивался незнакомым, чужим словом, постепенно становившееся синонимом надежды – Пангоды.
Сейчас признаются – страшно было. Но любили друг друга, и в конце концов любовь оказалась сильнее страха. Счастья хотелось, себе и детям. Молоды были – обоим по двадцать лет.
– К медведям так к медведям! Тем более на год, не больше, – вспоминает Галина Никифоровна.
Двухлетнюю дочку оставили пока у матери, ведь ехали, по сути, в никуда. Не знали, что такое “Зона пропусков”, что вызов прежде нужно было получить, потом пропуск оформить, а затем уже трогаться. Приехали в Тюмень. Пошли обивать пороги в облисполкоме, бюро по трудоустройству, обкоме комсомола. На все нужно время – прожили неделю в аэропорту. Наконец, получили направление в Нижневартовск, в город со свободным въездом, но там, по условиям направления, не было жилья для семейных. Это их не устраивало: только вместе, так они решили с самого начала, и сейчас утвердились уже окончательно – только Пангоды. И – чтобы не проверять недобрую примету – только сейчас, не возвращаясь домой для оформления необходимого пропуска в “ЗП”.
Помыкались еще неделю, пока не уговорили летчиков взять их в Надым.
Летели на самолете ЛИ-2, который почему-то все называли “Дугласом”. Грузовой борт вез спецодежду для северян, салон был завален фуфайками, так “на фуфайках и добрались до места”, до Надыма. Переночевали в аэропорту, тогда это был вагончик, где размещалась касса и зал ожидания.
1973 год, середина августа. Ночь светлая, но прохладная. Надым – это три капитальных здания, много вагончиков, а вокруг – бескрайнее пространство с водяными проблесками, утыканное деревьями, похожими на палки. То тут, то там пролетают какие-то большие белые птицы. Собаки бродят, большие, спокойные. В аэропортовском вагончике горит печурка, а прямо на полу рядком спят какие-то измученные, небритые мужики. Таким встретил их Север. Во всем сразу почувствовалась трудность и… доброта.
Добрые люди стали встречаться сразу же. Первого, с кем довелось познакомиться на надымской земле, вспоминают с особой теплотой и по сей день… Они не могли предполагать, что Надым – это еще не Пангоды, и чтобы попасть в их “поселок-мечту” “по воздуху” (а только так и можно было туда добраться), нужно предъявить паспорт с районной пропиской или тот самый злополучный Пропуск, дающий право на въезд его предъявителю, не имеющему штамп “ЗП” в паспорте. Билеты им купил “добрый человек” из зала ожидания, используя свой паспорт и паспорт своей супруги. Пусть их простят за грех двадцатипятилетней давности доверчивые работницы аэропорта, которые, уже на самой посадке, зачастую не сличали фамилию в билете с фамилией в паспорте. Тем более сейчас, когда открылась “зона”, когда принято считать, что пропускная система – анахронизм и нарушение прав человека (хотя, это всего лишь одно из мнений, отношение к этому явлению того времени на Севере по сей день неоднозначное). Справедливости ради нужно сказать, что случай с четой Билоусюков не являлся тогда чем-то необычным, и довольно часто люди, попадавшие в район “правдами и неправдами”, “заячьими тропами”, оформляли право на проживание “постфактум”. Так случилось и с нашими героями.
Северная карусель завертелась бурно, трудно, но радостно. Жили тремя семьями в половине вагончика, затем в таком же помещении, но уже семейная пара Билоусюков располагалась вместе с двумя мужчинами-холостяками. Муж работал водителем в автобазе, обслуживавшей строителей Медвежинского газового месторождения, Галина в геофизической экспедиции. Выходных у Алексея не было, по субботам и воскресеньям жена садилась к нему в кабину, и они вместе колесили по летним, а затем и зимним трассам района.
Весной дали маленький вагончик. Счастье – отдельное жилье. Можно забирать дочку к себе. БалОк оказался бывшей размороженной банькой, с ледовыми вздутыми стенами и прохудившимся полом. Поставили электрический “козлик”. Первое время спали в полушубках. Отремонтировали, обустроились. Наступил долгожданный отпуск.
– С того мгновения, как обняли дочку Светланку, до самых Пангод со слезами и радостью твердили друг другу: наконец-то вместе, наконец-то вместе!.. – Галина Никифоровна, опустив голову, начинает молча что-то искать в нижнем ящике письменного стола. Успокоившись, продолжает:
– Но, приехав, узнали, что балок тот у нас забрали, а вещи закрыли на складе. Воссоединившаяся семья оказалась на улице. Приютили друзья. Жили четверо взрослых и двое детей в комнате-“бытовке” деревянного общежития. Относились к нам, как к родным. Но жить так, до предела стеснив добрых людей, мы не могли. Ребенок (не наш) начал болеть… Поэтому однажды просто взяли и вселились в одну из временно пустующих комнат общежития. А что было делать?.. И уже потом руководство между собой согласовывало, решало, узаконивало наше самовольное вселение. Прожили в этом месте счастливо несколько северных лет.
…Вставляем кассету, на экране – комната в старом общежитии: маленький телевизор, закрепленный где-то в углу под потолком, самодельный шкаф, электроплитка, молодые Билоусюки, первые шаги Олеси – второго ребенка, родившегося уже в Пангодах. Стрекочет кинопроектор. Да-да, кинопроектор!..
– Посчастливилось в свое время попасть на пленку одного знакомого кинолюбителя, – поясняет Галина Никифоровна, – недавно пересняли это на видео, теперь вот, память…
Я спросил, что ярче запомнилось из того времени, ведь рассказать обо всем просто невозможно.
– Запомнился первый день рождения на Севере. Тогда был “сухой закон”. Написала заявление: прошу выделить… Участковый милиционер поставил визу: “Не возражаю”, начальник ОРСа подписал: “Отпустить…” Так на праздничном столе появилось “Токайское”. Сказочные именины.
Спуск к речке, как и сейчас, всю зиму был снежным катком. Только сегодня там лишь дети, а раньше – одни взрослые, да еще собаки. Так мы отдыхали.
Телевизор в поселке впервые заработал 8 марта 1978 года. Старый деревянный клуб, которого давно уже нет, был вечно холодным, без отопления. Привозили фильм. Все равно какой. Стояли в очереди за билетами, дожидались мужей с вахт, рейсов. Они усталые, жалко их, а им нас, молодых жен-девчонок, – еще жальче. В общем, одевались потеплее – валенки, полушубки – и шли смотреть кино.
А вот, наверно, смешной случай. Хотя, смешного мало… Ну ладно. В общем, однажды зимой загорелся соседний деревянный двухэтажный дом. Страшно, двухэтажке конец, слава Богу, люди все живы. Огонь вот-вот на наше общежитие перекинется. Мы, кто не на работе оказался, как можем, пытаемся помогать погорельцам, а они нам: спасайте свое добро, нам уже один черт!.. Заскочила я домой, стены уже горячие, схватила документы, какие на виду были, клетку с попугаем, выскочила на улицу и… растерялась. И вот, представляете: пожар, день в ночь превратился, все трещит, люди туда-сюда бегают, шум, гам… А я стою у подъезда, голова не покрыта, полушубок нарастапашку, с птичьей клеткой, и реву… Сосед мимо пробегает, мол, ну, ты чего, Галина, плачешь, “птичку жалко?”
– В зиму семьдесят седьмого была авария на поселковом газопроводе, остановилась котельная, электростанция. Все мужчины – на ликвидацию аварии. Мы, женщины и дети из шести соседствующих семей, собрались в одной комнатке с газовым баллоном и плиткой, детей закутали. Огонь не для тепла, экономили, зажигали только, чтобы согреть детишкам чаю. Дома стали остывать, стены изнутри покрывались инеем, кругом в комнатах лопались батареи. Но мы надеялись: скоро наши мужья, мужчины сделают все как нужно, и опять загорится свет и станет тепло. И это не “кто-то”, а они, они – наши родные, друзья, соседи, знакомые сделают, пангодинцы!.. Это мы сделаем! Тогда я, может, впервые в жизни, отчетливо поняла, что все благополучие человека – рукотворно: не спускается сверху, от природы или от Бога. Все: стены, свет, хлеб – от меня, от вас, от них. Кажется, так просто! Но, чтобы понять это, не всем случай предоставляется. Ведь, посмотрите, многие жизнь проживут – и маются, так и не поймут, почему плохо, почему не складывается, где оно есть, счастье?..
– Недавно мы получили трехкомнатную благоустроенную квартиру в капитальном доме, – Галина Никифоровна почему-то грустно улыбается, и, видимо, не закончив мысль, продолжает без перехода, несколько устало, – я иногда сейчас своим, уже взрослым детям, говорю: мы жили – на крыльях летали. Они улыбаются. То ли верят, то ли нет. Высокими словами пытаешься сказать – тут же осекаешься… Начинаешь проще – кажется, что ничего-то и не было такого. Не знаю: или рассказывать не умею, или, действительно, все обыкновенно было?..
1995-99 г
Из книги «ПАНГОДЫ»
